По благословению Преосвященнейшего Феоктиста, епископа Переславского и Угличского
По благословению Преосвященнейшего Феоктиста, епископа Переславского и Угличского
Какие бы тяжелые запреты и гонения, невыносимые условия ни создавали богоборцы исповедующим Христа, Господа нашего, — для верующих христиан даже в самых тяжелых условиях великий праздник Рождества Христова оставался днем встречи с Ним, когда всё отступало на задний план. Перед вами очень разные и очень единые воспоминания, связанные с Рождеством Христовым: уединенная молитва в предрождественскую пору конца 30-х годов в Соловецком лагере особого назначения; сам день праздника в общем бараке неназванного лагеря, 1936 год; череда потаённых празднований Рождества в московской семье в 20-е и 30-е годы…
«Послали за три с половиной километра от монастыря караулить множество сенных стогов и „зародов“ (сено, навитое на огромную этажерку из жердей). Костры зажигать, понятно, нельзя; хоть и есть шалаш, — сидеть в нем холодно; хожу быстро и пою: „Христос раждается, славите!“ И вдруг среди снежной вьюги… густая-густая волна прекрасного ладана. Приходилось и раньше, и позже обонять и употреблять очень хороший ладан: ливанский, сиамский, росный, капанец и еще какие-то сорта, очень благовонные. Но такого аромата никогда — ни до, ни после — не приходилось обонять. Видно, донесся он в утешение мне откуда-то из надземных высот…»
Соловецкие узники Правдолюбовы: протоиерей Сергий (священноисповедник), чтец Анатолий (его сын, автор воспоминаний), священник Николай (священномученик, брат священноисповедника). 18 января 1937 года, Соловецкий лагерь особого назначения.
В этом лагере было очень много разных «религиозников», попавших сюда за свои убеждения. Одни вели себя осторожно, избегая конфликтов с начальством, другие же открыто и дерзновенно исповедывали свою веру, всем свидетельствуя о Боге. Особенно откровенно и смело вели себя монашки во главе с священником Березкиным. Они отказывались от всякой работы, сидели на голодном пайке, часто попадали в изолятор и наказывались всякими штрафами. Но как только исповедницы выходили из изолятора и появлялись в лагере, снова он оживал и становился полем их церковного благовестия.
Особенно воодушевлялись монашки в дни великих праздников. И вот, в Рождественские дни они рассыпались по баракам и стали Христа славить (колядовать).
Одна из таких «колядниц» вошла в наш барак и, остановившись около дверей, восторженным голосом стала приветствовать всех с Рождеством Христовым. Это была женщина средних лет, с измученным, но радостным лицом и светлыми горящими глазами.
Не всё население барака сразу поняло ее приветствие, а некоторые из задних углов начали даже отпускать по ее адресу плоские шутки. Но, когда, после того, как кто-тоей сказал: «колядуй», она вдохновенным голосом начала петь тропарь Рождества, а затем и кондак его, весь барак сразу замолк и в помещении стало так тихо, что было слышно лишь пение монашки да тикание ходиков на стене.
И сразу все почувствовали, что стены барака куда-то исчезли, исчез куда-то лагпункт Сиблага НКВД, и каждый из нас на крыльях нахлынувших переживаний унессядалеко-далеко от этих «оазисов» смерти, (так зе-ка называли режимные лагпункты)… Каждый, склонив голову, вспоминал свое далекое детство… колядования под хатами…счастливые вечера в кругу родной семьи, когда так радостно встречались дни этих зимних праздников: Рождества, Нового Года, Крещения.
А голос монахини, бывшей крестьянской девушки, торжественно славил Христа:
Рождество Твое, Христе, Боже наш,
Воссия мирови свет разума,
В нем бо звездам служащии
Звездою учахуся.
Тебе кланятися, Солнцу правды,
И Тебе ведети с высоты Востока,
Господи, слава Тебе.
А когда, через несколько секунд, понеслись по бараку слова кондака: «Дева днесь», мой сосед по нарам вдруг хватил себя за седую голову и стал тихо рыдать… Второй мой сосед, старик инженер из-под Полтавы, тоже отвернулся к стене и. стал тихо всхлипывать… Другие заключенные тоже с большим трудом сдерживали себя, чтобы не разрыдаться на весь барак. А голос монахини продолжал славить Христа. Пение затихло, монахиня облегченно и взволнованно вздохнула, еще раз окинула своим ликующим взглядом всех жильцов барака и стала поздравлять с праздником:
— Поздравляю всех вас, мученики Божьи, с великим праздником Рождества Христова!
Десятки придавленных горем и страхом голосов из всех углов барака взволнованно и дружно ответили:
— Спасибо, землячка, и вас поздравляем с праздником Рождества!
Казалось бы, что в этой колядке не было никакой контрреволюции, однако сексоты уже успели донести куда надо. Не успела монахиня выйти из барака, как на нее внезапно налетел лагерный охранник и арестовал. А через четверть часа все монахини были уже арестованы и под конвоем направлены за зону лагеря, где в земле был вырыт изолятор.
Идя туда, монахини бесстрашно продолжали петь Рождественские ирмосы: «Христос рождается, славите». Никакая сила чекистов и их прихвостней не могла сломить религиозное настроение исповедников Христа. Даже в нашем бараке, когда вышла из него монахиня, долго еще ощущалось это настроение и наступило мертвое молчание…Казалось, и ходики остановились, чтобы принять участие в безмолвных переживаниях советских каторжан. Даже некоторые из доходяг приподнялись на своих местах и с удивлением вслушивались.
…
Через два дня на доске приказов можно было прочесть приказ начальника лагеря: «За поповскую вылазку и демонстрацию мракобесия по баракам для заключенных, бывших монашек — зэ-ка (имя рек, статья и срок) перевести в лагерный изолятор сроком на три месяца, с применением полной изоляции от остальных зэ-ка, с лишением переписки с родными в течение года и с обязательным выводом на работу под конвоем. Питание штрафное».
…
Так мы отпраздновали Рождество 1936 года.
А вот что вспоминала о рождестве своей молодости прихожанка Обыденного храма пророка Илии в Москве, а также нашего храма в Троицком-Голенищеве, жившая при шести Патриархах (ныне 99-летняя!) Вера Николаевна Глазова:
Вера Николаевна Глазова
«Мой дядя Вася служил на действительной воинской службе в части, которая размещалась в Сокольниках. В предрождественские дни он получил увольнительную и пришел домой с чудесной елочкой на плечах.
Еще не было электричества. Не было елочных свечей. В те годы аптечную мазь продавали не в пластмассовых тюбиках, а в маленьких стеклянных баночках. Тетя Маня вымыла несколько стеклянных баночек и привязала к ним петельки, вставила фитили и заполнила баночки гарным маслом. В то время это было особое масло, продававшееся в керосиновых лавках. Оно было темного цвета с особым запахом. Эти необыкновенные огоньки украшали первую елку, которая сохранилась в моей памяти.+
Время шло. Уничтожались праздники, обряды, обычаи. Я училась в начальной школе. У нас все-таки на Рождество стояла небольшая наряженная елка. На третий день праздника я вернулась из школы — елки не было. Приходили из домоуправления и угрожали. Мои бедные испуганные мама и тетя убрали елку. Понимание лжи и бессмысленности происходящего, чувства протеста, огорчения и бессилия, пережитые мной в далеком отрочестве, сохранились во мне до сих пор.
В 1935 году в газете „Правда“ вышла статья секретаря ЦК КПСС, в которой предлагалось устраивать новогодние елки для советских детей. Начались новогодние праздники. Мы стали открыто покупать елку, но наряжали ее только в сочельник. Нашим праздником было Рождество Христово. Я получала на праздник много гостинцев — игр, книг, лакомств. В то время я не знала, что я сирота, подкидыш, и окружающие просто жалели меня. Мне казалось, что весь мир такой добрый. И окружающая меня доброта передалась мне, я сохранила ее на всю жизнь».