Один день из жизни волонтёра

Село Давыдово. Православный лагерь для особенных детей и их мам.

6:30 утра. Звонит будильник. На ощупь нахожу его и выключаю. Тяжкий вздох. Просыпаться не хочется совершенно. В спальнике так тепло, а на улице так холодно… А вчера ещё легли сегодня. Но делать нечего, я с семи часов чищу картошку на кухне. Успокаиваю себя, что освобожусь пораньше и смогу поспать часик-другой до обеда. Эта мысль греет душу, и я отваживаюсь встать с кровати навстречу новому дню. Обещаю сегодня лечь в девять вечера. Максимум в десять.

Чищу зубы и умываюсь. Вода ледяная, кожа краснеет и покрывается мурашками. Зато я окончательно проснулась. Серьёзно, нет способа лучше отогнать сон, чем вода из колодца. В лицо.

Одеваюсь потеплее, иду забирать свою подопечную. Её зовут Катя. Она говорит много, задаёт вопросы, на которые сама знает ответы, но всё равно задаёт их. Всех и всё контролирует.

Мы идём до трапезной по просёлочной дороге. Через облака тускло светит солнце, лагерь спит, деревня спит.

На кухне нам дают задание: почистить вон ту гору картошки. Ладно, ничего. Мы справимся. Катя тоже чистит, наравне с нами. На самом деле это послушание (картошка) далеко не такое страшное. Четыре девочки-волонтёркии особая — мы справились часа за полтора. Позавтракали в первую смену, потом ещё чай попили со второй. Наше послушание закончится в 11. До этого времени моем капусту, чистим и шинкуем её. Ну, шинкую я. Катя подметает пол. Как-то боязно давать ей нож. Одно дело чистилка, ей сложно порезаться. А вот ножом намного проще. Катя подходит ко мне с веником в одной руке и совком в другой:
— Аня я сделала!
— Молодец, — убираю волосы со лба. — А со столов протёрла?
— Давно уже! Ань, давай я тоже порежу!
— Эм. Ну, может, ты будешь кочерыжки выкидывать? — Пытаюсь найти альтернативу.
— Нет я буду резать!
— Это опасно, можешь порезаться. — Слабо начинаю я.
— Ань, я знаю. — Катя смотрит мимо меня. — Нас учили на домоводстве! — Говорит таким тоном, будто уже тысячу раз объясняет мне одно и то же.
— Хорошо, — сдаюсь я. — Убери веник, помой руки и приходи.

Катя резала на удивление хорошо. Достаточно тонко и аккуратно, так что я перестала смотреть на её руки каждые пятнадцать секунд. До конца послушания оставалось еще двадцать минут. Мы успели обсудить всё сегодняшнее расписание раз двадцать, поход на конюшню и костёр. Вместе с нами работала ещё одна женщина и Катя, к моему облегчению, переключилась на неё. А я полностью сосредоточилась на шинковке. Мысль, что скоро конец и можно будет пойти в лагерь согревала и придавала сил.
Ура! Одиннадцать! Я распрямляюсь, окидывая взором вождя-победителя поле боя и курган кочерыжек, аккуратно собранный на средине стола. Тем временем Катя захотела пойти помочь с уборкой храма, я не стала препятствовать. Возвращаюсь в трапезную забрать куртку и вижу грустные глаза дежурной по трапезной, выглядывающие из-за нагромождения капустных кочанов.

Молча беру шинковку, тазик и подсаживаюсь к ней. За разговором резать капусту оказалось проще.

Окончательно освободилась я где-то к 12:30. Что ж, до обеда ещё есть время. И тут передо мной встал выбор, который рано или поздно встает перед каждым волонтером без исключений: пойти помыться или поспать.

Объясню ситуацию: в лагере есть санвагончик, в котором стираются и сушатся вещи, а также имеются три душевые кабины и ванная, непонятно зачем поставленная. Так вот, горячую воду обеспечивают баки. И чем меньше людей, тем большая вероятность помыться теплой водой. Проведя несложную вычислительную операцию, я решила: раз послушания начинаются в 10, а заканчиваются в 12:50 (на самом деле обычно освобождаются пораньше), обед первой смены в час, значит, у меня есть полтора часа. И очереди в душ быть не должно.

Я быстро собрала вещи и бодро направилась к санвагончику, как навстречу мне идёт Маша с полотенцем в руках и печальными глазами. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять — горячей воды нет. Ладно. Бывает. Схожу после обеда.

А пока поделюсь одной фишкой, которую я просекла под конец лагеря: обед второй смены начинается в два часа, а в три уже мастер-классы и т. д. Так вот. Если прийти на несколько минут пораньше и быстро поесть (минут за 10) — останется почти 40 минут сна! Представляете!

Просто после трапезы спать хочется особенно сильно. Мальчикам повезло больше, обед у них в час и потом часа два они могут поспать. Ну, не важно. В 14:20 я была в лагере и в полной боевой готовности шла в душ. Он оказался свободен — это придало мне сил и вдохновило на новые подвиги. Правда, горячая вода так и не появилась. И тут передо мной снова встал выбор, который рано или поздно встаёт перед каждым волонтёром: уйти с позором в лагерь или мужественно принять бой — то есть помыться холодной водой. Я выбрала второй вариант.

Вернувшись в палатку я села на кровать, устало потерев глаза. Вот сколько, сколько можно себе обещать: «сегодня лягу пораньше», или: «сегодня точно сразу после ужина буду в кровати», или: «да ну этот костёр! Лучше высплюсь как следует!», и т. д.
14:55. Нужно идти за Катей, потом на мастер-класс по росписи на ткани. Хотя, возможно она не пойдёт, и я смогу покемарить часик. Нужно спросить. Да, моя подопечная не пропустила ещё ни одно мероприятие, но попытка не пытка.
Подхожу к её вагончику, стучусь и спрашиваю:
— Кать, ты пойдёшь на мастер-класс?
— Конечно пойду, Ань! — Говорит она таким тоном, будто это само собой разумеющиеся факт, а я просто пень и ничего не понимаю. — Будет роспись по ткани, а потом мне на конюшню надо идти! Знаешь во сколько?
— В пять.
— В пять часов!
— Да, я так и сказала.
— А ты знаешь какое у нас завтра послушание? — Спрашивает Катя, проигнорировав мои последние слова.
— Нет, его вывесят только вечером, ты же знаешь.
— Знаю! — и добавляет коронную: — Мне на конюшню надо идти сегодня. Знаешь во сколько?
— Во сколько? — обреченно спрашиваю я.
— Да я пять часов же! — Помолчала и добавила: — Мы завтра на ферму пойдём?
— С чего ты взяла?
— Ну так послушание, Ань!
— Катя, какое у нас завтра послушание будет?
— Не знаю! Его только вечером повесят!
Заказываю глаза:
— Нуу?
— Нуу? Мы на ферму идём? — Продолжает атаку подопечная. Я делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю:
— Катя, я не знаю, какое послушание будет у нас завтра. Расписание составляет Маша, мы узнаем сегодня вечером, что будем делать завтра. Понимаешь? Система такая.
— Ань, какая система? — Коронный взгляд мимо меня.
— Ну, план, схема, что ли. — Я уже жалею, что употребила это слово.
— План чего?
Молчу.
— Ань, какой план?! — Повышает голос Катя, чтобы до такой тупицы как я дошло.
— Кать, смотри: в лагере ответственная за расписание Маша, она его составляет и определяет каждому работу.
— Ань, я поняла. — Говорит она таким тоном, будто я объясняю таблицу умножения одиннадцатикласснику.
— Я очень рада.
— Ань, какая Маша? — Не сдаётся Катя.
— Федотова.
— А что она делает?
— Кать, что она делает? — Начинаю закипать.
— Ань, она расписание составляет. — Разъясняет мне Катя.
— Серьёзно?!
— Даа!
…
Молчим.
— Ань, я на конюшню иду сегодня! — Катя смотрит мимо меня. — Ань!
— А? Да-да, конечно. Это хорошо.
— Я на конюшню пойду. Мне Маша сказал к пяти подойти. Ты знаешь зачем?
— Кататься?
— Нет, убирать!
Молчу.
— Ань, я джинсы одену.
— Угу.
— Чего угу?! — Катя в недоумении.
— На конюшню нужно ходить в штанах, ты права. — Устало объясняю свою реакцию, выраженную междометием.
— Зачем?
— Чтобы было удобнее работать.
— Мне Маша сказала к пяти подойти сегодня. На конюшню.
Молчу.
— А-ня!
…
И так весь день.

После мастер-класса у меня есть час на сон, ведь В ПЯТЬ КАТЕ НА КОНЮШНЮ!

Пробираюсь через сумки, провода, вентиляторы на другой конец палатки к своей кровати. О, более трогательную встречу трудно вообразить! Девушка так не ждёт из армии своего молодого человека, как уставший волонтёр момента воссоединения с кроватью.

Через 50 минут прозвонил злой будильник. Я встаю и, зевая, выхожу на улицу. Ощущение такое, будто по мне проехался асфальтоукладчик. Туда и обратно. Дважды. Катя уже ждёт меня около умывальника в полной боевой готовности.

После похода на конюшню у нас остался ещё час общения с особыми, пока у мамочек фольклор. В это время мы идём на качели, где уже сидят Кирилл с Аней. У Кирилла есть одна особенность — умение расслабляться всегда и везде! Вот ему захотелось отдохнуть — он ляжет прямо посреди улицы, положив руку за голову и закинув ногу на ногу. И пусть весь мир подождёт. Чтобы поднять Кирилла нужно либо обладать силой древнегреческих полубогов, либо скомандовать подъём так, чтобы он послушался. И вот странность — Аня раз сказала: «Кирилл, вставай!», другой сказала. Ноль реакции. Я попробовала — тоже самое. Лежит себе, смотрит прищурено на нас, ухмыляется. Тут с качелей встала моя Катюха, подошла, наклонилась и как гаркнет:
— А ну встал! — Кирилл резво поднялся, смотрит косо на неё, качается. — Штаны подтяни! — не успокаивается Катя. — И ботинок надень нормально!

Мы с Аней молча смотрим, как здоровый мужик выполняет все указания девчонки, которая раз в пять меньше его. И раз в десять тоньше.
— Круто. — Одновременно выдохнули мы.

И это действительно так. Почему-то именно Катю все особые слушались лучше, чем любого из волонтёров. А ещё она знала всё и про всех. Вот вообще. Можно было узнать у неё все новости, что когда и с кем произошло. В общем, Катюха потрясающая.
В 19:30 вечернее правило. Ваня раздаёт молитвы, которые читаем по очереди. Я всё время волновалась, когда до меня доходили. А в первый раз у меня дрожали руки и сердце стучало как бешеное. Но какое же интересное ощущение, когда молишься вместе со всеми! Только нужно именно молиться, а не просто читать по молитвослову слова великих святых.

После правила ужин. Кстати да, без молитвы есть не начинаем. И уходить из трапезной без молитвы нельзя. Это одно из правил, на мой взгляд, очень важное.

Так, сегодня рыбные котлеты, тушёная капуста, салат и компот. Или чай. О, ещё яблоко. И много хлеба. Красота-а.

После ужина свободное время. Можно заняться своими делами. Сегодня я решила полчасика посидеть на костре, а потом пойти спать. На костре можно делать четыре вещи: играть на гитаре и петь; жарить хлеб; сидеть в вк; грустить, смотреть в огонь и думать о НЁМ. Или о НЕЙ.

Странно, но вечером усталости не чувствуется. Хочется посидеть и поговорить. Или хлеб пожарить. Или сделать чай. А лучше пойти спать. Естественно, я засиделась допоздна. Вот ведь какая штука — я знаю, что утром буду жалеть. Но оно кажется таким далёким, прямо другой жизнью.

Иду чистить зубы — на улице холодно, вода ледяная, пальцы мёрзнут, но мне хорошо. Очень. Всё-таки этот день был особенным, как все дни, проведённые здесь. Когда иду от умывальника к палатке — подымаю голову и смотрю в черное звёздное небо. Такое огромное, бесконечное и неизменное. В это же небо смотрел Авраам, когда разговаривал с Богом? К этому же небу простирал руки Фараон, оплакивая сына? Неужели под этим небом в хлеву родился Спаситель мира? И как под ним теперь стою я? Такая маленькая, незаметная и совершенно обычная здесь, у людей. Но такая важная, дорогая и особенная там, у Бога.

Не знаю, все ли волонтёры задаются подобными философскими вопросами на ночь глядя, но о чём ещё думать под таким небом?

В палатке свет выключен, приходится пробираться по памяти. Стараюсь не шуметь, но всё-таки задеваю ногой провод и вентилятор с грохотом падает на пол. Тишина. Девочки так устали, что даже не проснулись.
Ложусь в кровать и натягиваю одеяло на голову, чтобы теплее было.

Закрывая глаза, благодарю Бога за этот день. За мою Катю, совершенно замечательную; за этих чудесных девочек, которых успела сильно-сильно полюбить; за то, что смогла приехать сюда; за всё.

Аня Терентьева, волонтёр