По благословению Преосвященнейшего Феоктиста, епископа Переславского и Угличского
По благословению Преосвященнейшего Феоктиста, епископа Переславского и Угличского
Запоминающиеся события случаются все реже в моей жизни. Нас, как и другие семьи, воспитывающие особых детей, уже не удивишь специализированными лагерями. Сегодня можно выбрать отдых на любой вкус: лагеря бывают палаточные и в номерах; в валдайских лесах и на крымском побережье; в спокойном, тихом режиме и модном нынче интенсиве…
За 12 лет мы Ванькой побывали в 17 лагерях. Летом и зимой. Несмотря на их потрясающую энергетику, встречи с друзьями и новыми людьми, на особую атмосферу, на песни у костра, на походы и семинары для родителей —мы к ним привыкли. Они стали обычным делом, как поездка летом на дачу. Но мы ни разу не были в православном лагере. И решили попробовать. Это и стало событием! Ярким, глубоким, заставившим пересмотреть свою жизнь, отношения с ребенком, просто остановиться и задаться вопросами: «кто я?», «зачем?», «что дальше?». Это было в Ярославской области, в деревне Давыдово Борисоглебского района.
Пытаюсь осмыслить, что же там произошло. С виду ничего особенного. Поселили в вагончике, видавшем виды (бывало и получше); в трапезную ходить чуть ли не за километр; полчища комаров; умывальник на улице. И все же…
Приехали аккурат на Троицу. Прямо на поляне расставили столы с угощением, и развернулись народные гуляния (мама рассказывала, что в ее молодости так и было). Никакого мусора в виде одноразовой посуды: на ломоть хлеба кладут поджаренное тут же на огне яйцо, сверху молоденький укропчик, лучок, соль. Да, это не привычный шашлык (мы ведь обычно едем «на шашлыки», то есть они гвоздь программы, а остальное как приложение). А здесь душевные песни, русские национальные костюмы со всевозможными вышивками, игры, веселье. А еда — просто еда. Все на своих местах.
Может это песни и вышивки, добытые в фольклорных экспедициях, запускают в нас подсознательные коды предков, которые таким образом разговаривают с нами? Ведь это не магнитофон, принесенный на поляну. Это живое, звучащее и неуловимое, как дождь. Он пройдет, и выйдет солнце, но земля впитала его. Так и эти песни. Они стихли, но ты ощущаешь их в себе: они напитали душу.
За три недели лагеря мне почему-то вспомнилось столько эпизодов детства, сколько не вспоминалось за несколько лет жизни. Однажды я даже купила бутылку лимонада «Буратино» и выпила его сама. Мне и в голову не пришло оставить хоть глоток ребенку. Ребенком была я.
И вот опять, в купальне на источнике святого Иринарха-затворника, я осталась одна. Пока дошли, пока пристроила Ваньку волонтеру, все уже тронулись в обратный путь. Мне нужно было окунуться и догонять своих. Это в группе паломников легко окунаться (на миру и смерть красна). А тут как момент истины: ну-ка, грешница, посмотрим, как вода тебя примет. И снова ощущение чьего-то присутствия. И тревожность рассеивается. Появляется спокойствие. Мы с мужем почти каждый год на Крещение окунаемся в прорубь, ездим по святым местам с купальнями. Окунались в «молочную» воду Почаевской Лавры, ездим в Звенигород к Савве Сторожевскому. Но нигде и никогда я не находилась в купальне одна. А в этом лагере меня как специально кто-то выводит «на разговор». Видимо пришло время остановиться и подумать, оглянуться на пройденный путь.
Как и в любом лагере, встречаешься с новыми людьми. Они рассказывают свои истории, делятся переживаниями. Они так же, как и я, борются с трудностями, переживают столкновения своих особых детей с социумом. Но здесь, в Давыдово, люди другие. И взрослые, и дети. Любая детсадовская беззубость, проезжая на велике мимо, обязательно поздоровается (один карапуз просто молча остановился и поднял руку с развернутой в мою сторону ладошкой, молча приглашая хлопнуть по ней в знак приветствия как своему человеку). На службе в храме наши могут мычать, кричать, ползать, стучать. И все спокойно это принимают, просто как форму выражения. Поистине ДРУГИЕ. Немного о них.
Она врач. В силу навалившихся испытаний почувствовала необходимость помогать особым. Получила второе образование и посвящает всю себя занятиям с ними. Сюда приехала волонтером. Интеллигентная, утонченная, открытая, много знающая про особых, понимающая их, умеющая стать проводником ребенка. Золотой человечек. Таких специалистов ищут годами. Она как бы светится изнутри. Иногда с Ванькой они уходили далеко от лагеря и, пройдя пять-шесть километров, промерив все лужи, возвращались грязные и счастливые, как заговорщики. Создавалось впечатление, что они вывели какой-то средний возраст на двоих.
Она стала нашим другом — Ванькиным и моим. Не знаю, как теперь жить без нее!
Он не участвует в проекте лагеря. Встречаемся в храме и трапезной. Он приехал примериться к проживанию в деревне. Молчаливый, неспешный. Лицо обрамлено черной бородой (так описывают староверов). При этом добрый, приветливый взгляд, сдержанная улыбка. Тихий, умиротворяющий голос. Он как монах, всегда пребывающий в молитве.
Увидев несдержанное поведение моего сына в храме, просто подошел, взял его за руку и сел с ним на скамейку, усадив на колени. А Ванька продолжал стучать руками и ногами. Сергей будто не замечал этого -прижался к его спине головой, закрыл глаза, и лишь по губам можно было догадаться о совершаемой молитве. Первый раз в жизни мы провели с сыном в храме полтора часа. Провели благодаря Сергею (тогда я даже не знала его имени). Иван затих и просто сидел у него на коленях. А я стояла рядом и тихо плакала. Оттого, что могу находиться на богослужении не 15 минут, как обычно, а вообще забыть о времени. Оттого, что кроме особых, есть еще и ДРУГИЕ! Оттого, что Господь иногда материализует ангелов-хранителей.
Она координатор. Она мозговой центр. Она «диспетчер полетов». Она сводит несводимое, разрешает неразрешимое. К своему стыду я почти ничего о ней не узнала (слишком много было впечатлений на первый раз).
В лагерь я засобиралась почти три года назад, но обстоятельства складывались не в пользу поездки. Все это время я иногда писала Маше, чтобы не терять связь с мечтой. Она стала для меня ниточкой, соединяющей с будущим. Странное дело, но меня тянуло в место, в котором я никогда не была. Однажды увидев обрывок сюжета по телевизору, я спешно записала на обоях название лагеря и уже потом нашла в интернете. Сначала позвонила, потом написала. И по тому, как она отвечала мне, я поняла, что меня не зря туда тянет. Это теперь понятно, что ДРУГИЕ обладают каким-то магнетизмом, какой-то особой душевностью. А тогда она была для меня просто администратором. Но это лишь до первого звонка, до первого письма. Так и повелось: накроют проблемы- напишу Маше Федотовой, которую никогда не видела. Лишь бы получить подтверждение, что есть такое место, куда я когда-нибудь поеду и где меня подождут. А она ответит коротко, по делу, но как-то так душевно, что хочется рассказать ей про всю свою жизнь с самого начала.
Когда приехали, я сразу ее узнала. К нам навстречу быстрым шагом шла женщина. Шла так, как выходила моя бабушка, когда внезапно приезжали дорогие гости — радостно и открыто. Маша — душа проекта.
Он совершенно не вписывается в стереотипное представление о священнике. Они, как правило, держатся отдаленно-вежливо, сдержанно-предупредительно, иногда немного снисходительно. Здесь же, с первой минуты знакомства создается впечатление, что мы знакомы много лет.
Помнится, когда шла к нему на беседу, немного нервничала. Открыла дверь. Он меня не видел (был в соседней комнате), но услышал, что открылась дверь, и крикнул: «Юля, это ты?» Я даже сначала подумала, что он ждал какую-тодругую Юлю (ну не может таким родным голосом окликнуть меня человек, с которым познакомились вчера). А он ждал МЕНЯ, именно МЕНЯ. Несколько часов пролетели совершенно незаметно. Он задал главный вопрос, ответ на который я и приехала сюда искать, только не признавалась себе в этом: «Что будет с Ванькой после моей смерти?» Такое спрашивают изредка лишь близкие родственники и то, набравшись смелости. Друзья вежливо молчат, боясь задеть за живое, будто этой темы вовсе не существует. А он спрашивает спокойно, без предварительного вздоха и потупленных глаз. Как о само собой разумеющемся обстоятельстве. Как о проблеме, которую нужно решать, а не убегать от нее. Но он не был бы тем самым отцом Владимиром — подвижником, восстановившим храм из руин, четверть века назад приехавшим с семьей в спивающуюся глубинку — если бы задавал этот вопрос в целях психологической коррекции. Он, как и положено ДРУГОМУ, предлагает вместе решить этот вопрос. Он протягивает руку помощи.
Вот тут и сходятся в одну точку те мгновения, когда ты одна в храме и на святом источнике. Все те ощущения, чувство чьей-то незримой поддержки — теперь все это ждет твоего решения…
Юлия Фролова